Она по-прежнему умирает на Facebook

Оригинальный текст от JULIE BUNTIN - перевод Наталья Закалык (Muz4in.Net)

Прошло пять лет с тех пор, как умерла моя лучшая школьная подруга, но в Интернете ее смерть повторяется снова и снова.

Моя одержимость профилем Леи в Facebook началась в январе 2006 года, когда она только что присоединилась к социальной сети, это произошло всего через месяц после того как я создала ей свой собственный аккаунт. В средней школе у нас с ней завязалась сильная дружба, вместе мы делали то, что никогда не сделали бы в одиночку (к примеру, купались в озере Мичиган, находясь под воздействием экстази). Летом мы ночевали друг у друга целыми неделями. В час ночи мы сбегали из дома и продирались через лес к полю, где курили сигареты и напивались до потери памяти вином, украденным у наших мам. Мы много говорили о том, чтобы однажды напиться для храбрости и попробовать сбежать из глухого, забытого богом северного Мичигана (мечты провинциальных девчонок). Мы считали себя неразрывно связанными, нисколько не сомневаясь в этом. Наша дружба всецело развивалась вне сети, что очень странно, ведь потом, в течении почти 10 лет большинство моего общение с Леи, проходило только через ее профиль в Facebook.

Несколько месяцев назад, после покупки Iphone 5, я обновила все приложения в моем телефоне. Я редко использую каждое из них (Chase, Twitter, Groupon, Facebook, iPeriod) и обычно меня совершенно не волнует обновление программ до новых версий, если только это не приходится делать из-за проблем в работе каких-либо функций. Одной из новых возможностей Facebook стало изменение личных сообщений таким образом, что они стали меньше походить на электронную почту, а больше напоминать собой мгновенные сообщения. Теперь, когда вы посещаете чей-то профиль и нажимаете на кнопку «Сообщения», на экране появляется круглый значок, содержащий аватарку этого человека, а вместе с ним абсолютно вся история вашей переписки.

Но Facebook рассказывает другую историю.

2 марта, более четырех лет тому назад, Леа умерла из-за печеночной недостаточности, вызванной злоупотреблением наркотиками. 10 июня было бы ее 27-й день рождения. В это время года она всегда наиболее сильно занимает мои мысли, и я уверена, что какой-то техник компании Facebook, который отслеживает все наши действия на сайте, мог бы тоже рассказать о том, что количество моих посещений профиля Леа увеличивается в геометрической прогрессии, как только погода за окном становится теплее. Я не знаю, как, собственно, мне удалось открыть мои старые сообщения с Леа. Я хочу сказать, что Facebook самостоятельно показал их, потому что я не нажимала на кнопку, они сами появились передо мной, лицо Леи буквально выскочило из ниоткуда, как будто ей было что сказать, как будто она хотела со мной пообщаться. Но я должна была нажать на них, так или иначе. Может быть, случайно. И все же, я не могу игнорировать свою тягу к тому, чтобы интерпретировать работу технологий с точки зрения книжного червя, утверждая, что они наиболее всего приближают нас к магии. Я ничего не знаю о том, как работает Интернет. Я до сих пор частично верю в то, что Интернет это просто воздух. Поэтому я не думаю, что это невозможно, что сообщения Леа появилась в ответ на то, как сильно я скучаю по ней и как сильно виню себя в ее смерти.

***

Леа была одной из тех людей, к которым вы присоединяетесь в Facebook и после этого постоянно следите за их обновлениями. В 16 лет я была в нее влюблена, не совсем платоническая образом, но точно так же, как и любая другая девушка, имеющая в таком возрасте лучшую подружку, которая ее полностью понимала в любых вопросах. И, как истинная подруга, я не обсуждала наши плохие поступки, вместо этого я следовала за Леа, не останавливаясь не перед чем, руководствуясь принципом, что сильная дружба развивается только во время совместных приключений. Но часть меня давно предвосхитила появление того человека, который пишет это сейчас. Я имею в виду, что даже, когда мы проводили ночи, куря кокаин вместе с ксанаксом и просматривая фильмы по каналу Lifetime, я уже знала, что это все присуще только молодежи и что я рано или поздно обязательно перерасту это. Мы обещали дружить вечно, но затем я поступила в колледж в Нью-Йорке, а она переехала в Коста-Рику со своим тогдашним бойфрендом. После этого, я могла лишь издалека наблюдать за тем, как ее жизнь упорно катилась по наклонной плоскости (или, точнее говоря, я была совсем рядом, отделенная от нее лишь экраном монитора).

В течение моего первого года обучения, статус Леа постоянно обновлялся смешными, а иногда немного странными фразами. Через год они стали более разрозненными: самые коронные фразы (которые та Леа, какую я знала ранее, высмеяла бы в первую очередь) содержали опечатки или были посвящены ее ночным гулянкам, и которые явно были опубликованы после употребления множества разных напитков и еще бог знает чего. Ее фото на аватарке тоже часто менялось. Поначалу, это была Леа на пляже с улыбкой на загорелом лице. Затем это была Леа на 30 фунтов меньше, чем я когда-либо ее видела, с невероятно распухшими щеками и взором, обращенным на что-то за пределами камеры. Когда я приезжала домой в Мичиган во время зимних каникул, я постоянно натыкалась на нее в барах и на вечеринках, либо получала от нее какие-то непонятные звонки посереди ночи. Мы отдалялись друг от друга стремительно и бесповоротно. Я могла сильно напиться с моей школьной подругой на праздники, но по возвращению в Нью-Йорк я все равно вспоминала о Леа, воображая, как бы сложилась наша жизнь, если бы мы только смогли сбежать из Мичигана. Когда мне было 19 лет, я не могла понять, что произошло в ее жизни такого, что она так и не смогла повзрослеть как все остальные и взять в себя в руки.

К тому времени, она стала неотъемлемой частью домашних сплетен во время праздников. Из ее профиля в Facebook, я знала, что она встречается с парнем, которого мы в средней школе высмеивали за то, что он был заядлым наркоманом. Не раз у нее появлялись синяки под глазами. А однажды ее задержали в Walmart (примеч. видимо за неоплату товара). Каждый человек из моего выпускного класса любил говорить о том, как опустилась Леа. Хотя когда мы встречали ее, мы употребляли ее наркотики и не спали вместе с ней до самого рассвета, вспоминая о былых временах, а потом большинство из нас возвращалось на учебу, полностью забывая о ней на время.

Я думаю, что я осознавала лицемерие нашего поведения в то время, и, возможно, даже по пьяни говорила об этом. Но после того как Леа умерла, я уверяла себя, что я пыталась ей помочь. Говорила, что я сделала все, что могла. Что я протянула ей руку помощи, а она проигнорировала меня. Она перестала отвечать на мои смс, электронные сообщения и телефонные звонки. На ее похоронах я чувствовал себя виноватой за то, что не сделала больше, но также ощущала и гнев на нее, за то, что она оставила нас, за то, что оставила меня, того, кто ее любил, того, кто никогда бы не позволил ей уйти, даже сейчас.

Но Facebook рассказывает другую историю.

Последнее сообщение между мной и Леа было отправлено 21 февраля 2007 года, и оно было адресовано мне. Но я не видела его до тех пор, пока не обновила свой Facebook несколько месяцев назад (это спустя семь лет после того, как Леа отправила мне его и через четыре года после того, как она умерла). Сразу после похорон Леа, я провела ужасный день, просматривая обувную коробку, полную старых заметок, которые мы писали еще в школе и дрянных фотографий, сделанных нами в аптеке-закусочной одноразовым фотоаппаратом.

Я никогда не думала, о том, что Леа могла оставить что-то для меня в сети. Когда я увидела сообщение, отправленное много лет назад, я перестала дышать. На одну ужасающую, сбивающую с толку секунду мне показалось, как будто она снова умерла в этот самый миг. Я испытала почти физическое ощущение того, как будто я неуклюже уронила что-то хрупкое на пол и просто смотрела, как оно разбивается. Но самое худшее было в том, что это оказалось не просто оставшееся без ответа сообщение от Леа ко мне. Это оказалось сообщение, оставленное в череде многих других сообщений, на которые я отвечала в претенциозной манере, написанных на беглую руку фраз о жизни в Нью-Йорке, бойких признаний о ее пребывании в реабилитационном центре, о переезде ее отца, о ее депрессии и о многом другом.

В первый раз Леа умерла вскоре после того как она присоединилась к Facebook, в то время когда я была свидетелем ее преобразования в кого-то такого, над кем все издевались и кого постоянно жалели. Во второй раз она умерла чуть меньшей смертью (за год или около того, прежде чем ее смерть наступила в реальном мире), когда она совершенно перестала добавлять новую информацию на свою стену. 2 марта она умерла по-настоящему, а ее стена превратилась в хронику ее жизни, какой остается и сейчас. На мой взгляд, с тех пор она умирает снова и снова, каждый раз когда я открываю её страницу. Наши друзья будут вспоминать ее все меньше и меньше, раз в несколько месяцев, а то и реже. Когда я вновь увидела наши сообщения, она снова для меня умерла, но на этот раз по-другому, потому что я столкнулась лицом к лицу с тем, как я подвела ее. Facebook превратил ее смерть в такой себе высококлассный фильм ужасов. Сколько раз я еще буду скорбеть по ней? Сколько еще подробностей из моего прошлого и из прошлого Леи похоронены на сайте, которые только и ждут меня, чтобы появиться в самый неподходящий момент?

Когда я потеряла ее по-настоящему, навсегда, она вернулась ко мне с помощью технологий. Однажды я была на приеме у кардиолога, желая задать ему пару невротических вопросов на счет болезни сердца, которая была недавно у меня обнаружена (через несколько месяцев я буду выступать с речью во время церемонии вручения дипломов в колледже, и хочу быть уверена, что мое сердце не подведет меня, пока я буду на сцене). Как раз в тот момент, когда врач рассказывал о магнезии, мой телефон завибрировал. Я взглянула на колени, открыла сумочку и проверила свои текстовые сообщения с нечеловеческой ловкостью (навык, приобретенный в школе).

Я открыла сообщение с неизвестного номера.
«Леа умерла», - говорилось в нем.

Я оставалась в кабинете до тех пор, пока прием не был окончен, кивая тогда, когда, как мне казалось, это было вполне целесообразным, и методично задавала вопрос за вопросом. Я не расплакалась. Я не выбежала из кабинета в слезах. Но вместе с этим сообщением, мой мир разделился на две части. В первом, реальном мире, со мной говорил врач, я была вечно занятой жительницей Нью-Йорка, для которой даже один пропущенный рабочий день стоил слишком много, чтобы его пропускать, и в этом мире неоткуда было взяться тому сообщению, которое я только что получила, в буквальном смысле, созданном где-то в клубке проводов и сигналов, механизм работы которых я не могу понять, которые каким-то образом дотянулись до моего глубочайшего прошлого, до того самого другого мира, где хранились вещи, которые я люблю больше всего. Когда мой прием закончился, я надеюсь, я сказала «Спасибо». Я не помню, как оттуда вышла. Следующее, что я помню, как я бродила по центру города и плакала так сильно, что даже не замечала, что Мари (моя подруга по переписке), объясняла мне, что Леа мертва, что ее похороны были давно и что я должна вернуться домой. Мое горе казалось очень индивидуальным ... таким, что только Леа могла бы его понять.

Я знаю, что моя одержимость Леа отчасти эгоистична. Ее история, как голограмма. Наклоните ее, позволяя свету осветить ее под другим углом, и окажется, что вместо истории о мертвой девушки, мы говорим обо мне. Ведь мы обе были задержаны полицией в 14 лет за распитие пива на пляже. В разгар нашей дружбы я пила и курила наравне с ней, поглощая напиток за напитком, делая затяжку за затяжкой. Если бы у меня было немного меньше удачи, или у нее было немного больше - какой была бы эта история? На моей памяти, я была ее закадычной подругой, а она - тем, кто всегда толкал нас на еще один неправильный шаг, в результате чего мы могли сильно пострадать. Но разве не я держала ее за руку, поощряя ее к таким действиям своей готовностью следовать за нею всегда и везде? Однажды ночью, когда мы лежали посреди поля и были немного навеселе, она схватила меня за руку и попросила дать обещание, что я никогда не позволю ей стать такой как та девушка-наркоманка, которая жила в захудалом отеле, расположенном прямо за моим домом. Я пообещала ей выполнить эту просьбу.

Я дала ей обещание.

На протяжении многих лет, я изредка искала на Facebook ту девушку-наркоманку. Сегодня у нее, кажется, есть две дочери, работа, парень и много друзей. А недавно она посещала встречу выпускников, устроенной в честь 10-летия окончания средней школы.

Трудно понять, где и как Интернет хранит мои потери. Как я могу двигаться дальше, когда лицо Леи всегда прячется где-то там в моем телефоне, прося меня, умоляя меня, разобраться, наконец, в том, как моя превосходная, напористая подруга умерла от печеночной недостаточности в 22 года? С каждым обновлением Facebook мне кажется, что его платформа все более упрощает мне задачу становления настоящим археологом прошлого Леи. Я, конечно же, проследила все наши сообщения, но теперь я могу также исследовать ее профиль с помощью функции временной шкалы в верхней правой части экрана, так что, если я захочу посетить здоровую или еще более здоровую Леа, живущую примерно в 2006-м году, я могу перепрыгнуть в эту часть ее стены в одно мгновение. И каждый раз, когда я это делаю, я вспоминаю об обещание, которое не сдержала.

В некотором смысле, это очень плохо, что Facebook – это почти все, что у меня осталось от нее. Я не могу связать свои воспоминания с теми фрагментами, которые она оставила в Интернете, но эти фрагменты единственное, что точно остается. Я никогда не добавлялась к тому потоку людей, которые оставили свои записи на ее на стене. Я не сканировала и загружала ни одного нашего совместного фото. Вы не найдете меня, или каких-либо следов нашей дружбы, за исключением нескольких групповых фотографий, сделанных во время танцев в средней школе. В течение нескольких месяцев после ее смерти, я утешалась ее профилем и историями, опубликованными людьми на ее странице (я воздержалась от написания своих слов на ее стене, не потому, что я думала, что это было слишком недостойно, а потому, что я не знала, что сказать). Мое горе казалось настолько индивидуальным и личным, таким, что только Леа могла бы его понять. Несколько раз за последние пару лет я была в шаге от того, чтобы написать туда свой пост. Но каждый такой импульс всегда сопровождался гневом, гневом на Facebook аккаунт Леи, который выдает себя за нее, за то, что обманывает меня, заставляя на мгновение поверить, что если я оставлю здесь свой пост, то он когда-нибудь сможет дойти до нее.

В июле 2009 года Леа в последний раз сменила свой аватар на Facebook. Это селфи (хотя она еще не знала, что это фото так называется), сделанное на телефон-раскладушку в задымленной комнате. Она не улыбается. Она красива. В ее носу пирсинг (она сделала это, в конце концов). На фото запечатлена ее светлая челка, которая выглядит уложенной (это хорошо, я помню, как подумала, когда эта фотография впервые появился в моей новостной ленте, что это признак того, что она все еще заботится о чем-то), а ее кожа имеет летний загар, характерный для Мичигана. В ее голубых глазах виднеются блики света, являющие собой отражение от камеры-вспышки. Выражение лица отрешенное и грустное. Она слегка махает рукой, которая не держит камеру, но только три из ее пальцев видны на фото. До тех пор пока существует Facebook, Леа будет оставаться там, говоря «Прощай». И пока она там, я буду провожать ее взглядом

Ну что девушки, пробило на слезу? Новости моды помогут Вам отвлечься. Стиль, мода, тренды, популярные бренды одежды... Всё что нужно для успокоения души, после такого чтива.

Copyright Muz4in.Net © - Данная новость принадлежит Muz4in.Net, и являются интеллектуальной собственностью блога, охраняется законом об авторском праве и не может быть использована где-либо без активной ссылки на источник. Подробнее читать - "об Авторстве"

Почитать ещё:

• Дань памяти и уважения
• Гозекский круг: древнейшая обсерватория
• 2000 лет верности
• Чек-ордер на покупку Аляски у Руси 1867 года (ВНУТРИ 4,5 МБ)