Мобильное меню


Ещё разделы
ПОДПИСЫВАЙСЯ
Картинки
Форма входа
Реклама
Как я два года жил в телецентре «Останкино»
Познавательное

Как я два года жил в телецентре «Останкино»

Админчег Muz4in.Net Тэги


Рассказ оператора, который почти два года прожил у себя на работе, в телецентре «Останкино»

Про Москву

Я работал оператором в региональной телекомпании, отправил свои видеоработы на федеральный телеканал, и меня пригласили в Москву. Я решил уехать, потому что хотел настоящей работы. Меня не устраивали новости про детские сады, губернатора, я хотел серьёзных вещей — репортёрских расследований, командировок, — хотел всё по-взрослому.

Когда я приехал, на Москву я внимания не обращал. Я сразу окунулся в работу — ездил по всей России: приезжал и уезжал, и так семь лет. Москва мне не нравилась, потому что я до мозга костей провинциал, всё, что шумит-бурлит-движется со скоростью 100 километров в час, меня пугает. Меня пугают очереди, агрессивные люди. В моём городе всё не так. Москва мне представляется в виде оживлённого проспекта с машинами туда-сюда, очень громко, невозможно говорить, огромные расстояния, которые надо постоянно преодолевать. Я так и не смог к этому привыкнуть. Единственное, что меня устраивало, — удобство потребления: магазины, кроссовки, одежда, плазменные телевизоры, всё что угодно и круглосуточно. Я стал лучше одеваться. У меня появилось достаточно денег и даже порой больше чем достаточно. Можно было копить, помогать родственникам. К этому сильно привыкаешь.

Страшнее всего для меня в Москве было представить, что я оказался на улице без денег. Куда идти? Почему-то мне казалось, что можно переночевать в метро. Может быть, мне удалось бы там спрятаться. И потом я слышал такие истории, что можно сесть в вагон, уснуть и проснуться утром, когда в него уже заходят люди. Я рассматривал это как вариант выживания. Допустим, запасной вариант.



Про съёмные квартиры

Сначала я жил у друзей. Потом снял комнату в Медведково с соседом-алкоголиком, который торговал на Мытищинском рынке, и с сыном сумасшедшей хозяйки. Понять, дома ли этот сын, можно было по характерным звукам игры Warcraft: если слышны дьявольские рёвы и взрывы, значит, Макс дома. Вечером приходил Игорь, пил свои полтора литра пива, беседовал со мной на ночь и ложился спать.

У хозяйки не было передних зубов, сумасшедшая причёска, она напоминала безумную. Она очень любила поговорить и часто заходила в мою комнату без спроса. Я понял, что жить в комнате, которая тебе не принадлежит, — это ещё хуже, чем жить на улице. Как-то сосед-алкоголик исповедался мне, что совершил половой акт с этой хозяйкой, и теперь она предлагает ему сожительство и говорит: «Не нужно больше платить за комнату, живи со мной». Но он, когда протрезвел, понял, что совершил ошибку. В общем, я оттуда сбежал и снял однушку в Королёве за 16 с половиной тысяч.

Мне было жалко денег, и я считал недопустимым отдавать их за эти вонючие квартиры. Я не хотел связываться с квартиродателями, с этими жирными котами. Многие меня поймут, но у многих есть силы и мужество это преодолеть. Они остаются людьми и снимают эти квартиры, обустраивают их, чтобы им было уютно и комфортно. А многие так и живут, понимая, что квартира не их, она так и остаётся неуютной. У меня не было желания вкладывать силы и деньги в чужую, съёмную квартиру. И, как мужчина, я никогда бы себе не позволил найти женщину в Москве и жить в её квартире. Это просто позор.

Идея хостела или общежития была мне симпатична, и я почти уже решился на этот шаг, но потом подумал, что я сильно храплю — вдруг меня подушкой задушат? В армии так и делали. Это называлось «убить тигра». Меня несколько раз «убивали». В общежитиях живут мужики-работяги, они бы меня точно задушили.

Про жизнь на работе

Телецентр — это огромный дом. Что он станет моим настоящим домом, я тогда не догадывался. Я долго не мог привыкнуть к коридорам, в которых ты просто можешь потеряться, к тому, что офисы нашей компании были на разных этажах. Кто бы мог подумать, что потом я буду знать там каждый закоулок.

Большую часть времени — 20-23 дня в месяц — я проводил в командировках. В общем-то, я брал их умышленно. В какой-то момент я подумал, что недопустимо снимать дорогую квартиру, чтобы жить в ней всего 10 дней в месяц. Я плотно работал с одной программой, мы сдружились, и я завладел ключом от их редакции. Я стал незаметно приходить туда после того, как все уходили. Там был хороший диван, можно было в полный рост на нём разместиться, и ничего не болело. Я подумал, что как-нибудь смогу справиться без квартиры.

Я слышал, что в Останкино живёт какое-то количество людей. Я знал по крайней мере две истории: про охранника, который якобы даже расстилал кровать или раскладушку на месте работы, и про ещё одного оператора, который жил в другой редакции. Про него мне рассказал корреспондент, который его заметил, сказал совершенно спокойно, не придавая большого значения. Не знаю, какое количество времени они провели в телецентре, но мой рекорд не побьёт никто. Я прожил в Останкино почти два года.

Поначалу я чувствовал себя героем-исследователем. Я вдруг ощутил азарт от того, что мне больше не нужно тратить на квартиру деньги, что все эти деньги будут доставаться только мне. А цена вопроса — какое-то неудобство. Я был счастлив, что теперь могу безболезненно посылать большую сумму денег своей младшей сестре, которая уехала учиться в Европу. Семья не знала, что я так жил, да я бы и не хотел: это же позор. Им не нужны такие жертвы. Они бы не смогли спокойно спать.

Днём коллеги приходили на работу, сидели за компьютерами, пили кофе, обсуждали новости, проводили планёрки, а ночью приходил я. У меня был бесплатный интернет, кулер с холодной и горячей водой, чайник, диван и иногда оставались печеньки. Там был даже спальный мешок, но я им не пользовался.



Сначала у меня было хорошее место с диваном, потом я переехал в другую редакцию. Я дружил с руководителем программы (спасибо ему), и он дал мне ключ от своего кабинета. У меня появилась своя личная комната, но диван в ней был неудобным. Приходилось подставлять стулья, чтобы вытянуть ноги, и спина от этого часто болела. Утром включалась принудительная вентиляция. От неё было холодно, она сильно шумела. До туалета бежать далеко, а утром, как правило, хочется, особенно если промёрзнешь.

Я придумал для себя правила и сначала их соблюдал. Во-первых, чтобы проникнуть в своё жилище, я делал ход конём: как и все, я уходил с работы, но потом возвращался в телецентр через отдельный вход, где не такое интенсивное движение. Коридоров было достаточно, и у меня был свой маршрут: я шёл в обход тайными коридорами, чтобы добраться до своей кельи. Неудобство было в том, что на этом же этаже была программа, которая дневала и ночевала на работе, и мне приходилось лавировать между ними.

Там длиннющий коридор: одна редакция уже закрыта (мне нужно туда попасть), а в другой кипит работа, и там меня тоже уже все знают. Я шёл уверенно к своей двери. Если никто не шёл мне навстречу, я свободно проникал в свою комнату. Если кто-то появлялся и замечал меня (что здесь делает оператор в 11 вечера?), я просто проходил мимо, и потом снова делал такой же заход. Вечером было не такое интенсивное движение, а по субботам у них был дедлайн, и они носились как угорелые. Но субботу я мог провести и в другом месте.

Я скрывался параноидально. Я не мог выйти из комнаты до тех пор, пока не убедился, что шум в коридоре стих. Я надевал пуховик зимой, делая вид, что ухожу с работы, чтобы спуститься купить воды. Я приходил в пуховике, хотя шёл с шестого этажа.

В шесть утра (мне даже не нужен был будильник) азиатка-уборщица врывалась и начинала наводить порядок: подметала, меняла мусорное ведро. Мне поначалу было стыдно, а потом я даже стал с ней здороваться. Это была одна и та же женщина лет 45–50, она была очень любезна. Однажды под утро сквозь сон я почувствовал, что кто-то меня теребит за ногу. Я вскочил, смотрю — она. Стоит с листком бумаги и говорит мне так ласково: «А вас качество уборки устраивает?» Я сказал: «Конечно, конечно». Она сказала: «Ну тогда распишитесь, пожалуйста». Я уже спросонок хотел было свою фамилию вписать, а потом опомнился и стал судорожно вспоминать имя босса. Я думал, может, позвонить руководителю и спросить, но испугался: вдруг не стоит брать на себя такую ответственность.



Меня стали смущать азиатские уборщицы. Они ведь прекрасно понимали, что я там живу. Они были тихими наблюдателями. Я часто проходил мимо их комнаты, в которой они хранили свои ведра-швабры и где тусовались. И когда я проходил, они, сука, обязательно хихикали. Я думал, что они хихикают надо мной. Хотя им вообще было насрать, потому что они сами такие же спартанцы, как и я. Но наверняка они смеялись надо мной, потому что я всё-таки мужик.

Мои самые близкие друзья, коллеги по работе, конечно, знали, как я живу, и в принципе меня никто не ********** (издевался). Они, в общем-то, не относились ко мне брезгливо, я не становился для них фриком. Они говорили: «Я бы так не смог». Кто-то говорил: «Нет, чувак, мне нужна постель. Если мне осталось три часа, я всё равно поеду домой, посплю дома в кровати и вернусь утром на работу, даже если мне ехать в *****-Кукуево».

В телецентре есть культовое место — «Cafemax». Все, у кого перекур во время ночной работы, одни и те же люди, начиная с 10–11 вечера, спускаются в это кафе. Там был некий Александр, такой нарратор, который озвучивает сюжеты НТВ и «Первого канала». Он всегда пил виски с колой. И он как-то мне признался, оглядывая это кафе: «Это мой офис». Он говорил, что это его рабочее место, потому что между озвучаниями он приходит сюда, берёт виски с колой и пьёт. И это происходит ежедневно, кроме субботы и воскресенья. В пятницу и субботу там был аншлаг, в воскресенье ночью было спокойно. Самое прекрасное время — 6–8 утра, после пересменки и уборки. В кафе ещё не прокурено, и до 10–11 можно там тусоваться.

Между съёмками я сидел в «Максе» и ждал, когда за мной придут или мне позвонят и скажут: «Надо ехать!» Это значит, что там труп или пожар или какое-то ещё стихийное бедствие. Знакомые стали часто там меня замечать. И стали такие шуточки появляться: «Ты че здесь, живёшь, что ли?», — а я говорю: «Ну конечно, мы же все живём на работе». — «Ну да, ну да».

Про телецентр

Телецентр — это целый город, где можно жить: там есть столовые, кофейни, продуктовый магазин, бар, ларьки. Я там завтракал, обедал и ужинал, ещё и ночью можно было поесть. Была такая кафешка у 17-го подъезда, где готовили классную яичницу. На завтрак я всегда брал себе яичницу, апельсиновый сок и кофе, там же курил.

Телецентр — это огромный поток людей, огромные пространства, где можно было раствориться. И я растворялся. Если это был выходной день и мне некуда было идти, я мог уйти в другой конец телецентра и посидеть в Wi-Fi-зоне. C понедельника по пятницу я вообще не выходил из телецентра, выходил только когда выезжал на съёмки. Я возвращался в телецентр, и у меня всё было: большой плазменный телевизор, друзья, Wi-Fi, свой гаджет. Что ещё нужно холостяку? Женщина? Сексуальная жизнь у меня была только в командировках.



Останкино — это огромная махина, которая работает и днём и ночью. Если ночью по коридору идёт человек, значит, он здесь работает. Утром я шёл умываться в туалет и мыл мылом голову. Тут же мог пристроиться человек с бритвой. У него, может быть, только что закончилась ночная смена, и он мог бриться, умываться, чистить зубы. Это нормально. Это ночные технические работники телецентра, и им в голову не могло прийти, что я — житель.

Вопрос гигиены был немаловажным. Первый год у меня был абонемент в спортзал, я тогда ещё занимался спортом и был полноценным человеком. Этот спортзал находился буквально через дорогу, и я ходил туда мыться.

Грязные вещи я брал в командировку, стирал их в гостиницах. Командировки были по две недели, поэтому получалось, что я брал с собой всю одежду: две пары брюк, свитер, три-четыре футболки и нижнее бельё. Главное неудобство — отсутствие постельного белья и возможности раздеться, чтобы тело отдохнуло. Я спал в одежде. Я не стелил бельё, потому что боялся, что меня кто-то застигнет врасплох. Срочная командировка, срочный репортаж, заходят, а я там в трусах и в шёлковом бельё. Это недопустимо.

Когда абонемент в спортзал закончился, я открыл для себя чудесную душевую в телецентре за 250 рублей — мужской душ. Я очень часто видел в Останкино людей, которые идут по вечерам в шлёпанцах, в шортах, в футболке и с пакетом. Я думал, куда они всё-таки ходят. На первом этаже есть салон «Русский силуэт», и в нём полный комплекс услуг: солярий, парикмахерская, маникюр и душ. Реклама душа появилась, видимо, после того, как я стал туда часто ходить. Он работал с понедельника по пятницу. В субботу-воскресенье было, конечно, тяжело. Я ждал с нетерпением понедельника и бежал туда к открытию к 10 утра, и меня уже встречали. В телецентре кроме этого коммерческого душа был ещё и бесплатный, но я не знал где он, и вряд ли меня бы туда пустили.



Про одиночество

Было время, когда я испытывал жуткую паранойю, мне казалось, что за мной следят из-за каждого угла. Я думал, что везде камеры, даже там, где их нет, что все они направлены на меня. Я захожу в лифт — там тоже камеры. Кто-то, наверное, где-то сидит в службе безопасности телецентра и отслеживает мою траекторию и знает, что я здесь живу, но не выдаёт себя. Но я был знаком кое с кем из охранников, с которыми мы весело проводили время в кафе, и у меня была обратная связь — от них я знал, что за мной никто не следит. Они не говорили: «О! А мы тебя знаем, ты здесь живёшь». И я успокаивался.

Я слышал жуткие истории о том, что телецентр стоит на кладбище, и что в телецентре живут три призрака: старушка, которая якобы предупреждала о пожаре на телебашне, призрак рыжей собаки, который жил в подземном переходе между одним телецентром (АСК-3) и другим (АСК-1), и какой-то белый дым.

Когда идёшь по подземному переходу или по длинному коридору, ты видишь коридор от начала до конца. Я пытался вглядываться, может, я действительно что-то увижу. Двенадцатый этаж для меня был запретной зоной, там было вообще жутко — там и видели призрак. Я всё время думал об этом, одиночество породило во мне кучу параноидальных страхов. Когда идёшь и слышишь только свои шаги, хочется оглянуться, может, кто-то там сзади. Оглядываешься – никого. Идёшь и запираешься в своей комнате и понимаешь: вокруг — огромное пространство и никого кроме тебя, и как-то страшно становится, как в фильме «Сияние» Кубрика.

В последние четыре месяца у меня развилась депрессия. Постепенно все интересные проекты закрылись, и я остался без командировок, один на один с криминальными новостями, один на один с телецентром. Конечно, это был для меня позор из позоров. Я — мужчина за тридцать. Для мужчины моего возраста уже недопустимо попадать в такие ситуации. Мне стыдно было признаться в себе, что я опустился. Я должен был приложить усилия, чтобы заработать себе на жильё, чтобы, извините, не вонять, не быть мятым и нормально отдыхать.

Я много думал о людях, которые живут на улице, о том, что заставляет их туда идти. Мне казалось, что я уже близок к ним, потому что решился на эту авантюру, появилась какая-то апатия, которая уже не давала мне подумать о том, что надо жить как человек. Можно сказать, что я балансировал между человеком и бомжом.

Начались проблемы со здоровьем: с пищеварением, с желудком, надо было идти в больницу. Я не знал, что делать дальше со своей жизнью: жить в телецентре или снимать квартиру, работать на телевидении или в нормальной компании, что делать со здоровьем. Я подумал: «А что дальше?» Работа для меня — это наркотик. Я сейчас страдаю от того, что принял решение уволиться. Я же оператор, который должен ездить в командировки и снимать репортажи. Сейчас такой возможности нет.

У меня была своя команда. Мы долго работали вместе, затем я стал жить в этой программе в буквальном смысле слова. А потом моей программы не стало. Не стало программы — не стало и жилья. Я уехал домой.

Предупреждение: Данная новость взята отсюда. Авторство НЕ принадлежит Muz4in.Net. При использовании указывайте ЭТУ ССЫЛКУ как источник.



Вам понравилась статья? Просто перейди по рекламе после статьи. Там ты найдешь то, что ты искал, а нам бонус...


Почитать ещё:


Имя *:
Email:
Код *: